Люциан

[Люциан]

1. Люциан (Это имя он себе придумал сам, данного при рождении не помнит. Однако, поскольку персонаж не разговаривает, поделиться им всё равно ни с кем не сможет. За свою жизнь успел сменить множество прозвищ, начиная от Молчуна и заканчивая Красавчиком, это уже зависело от фантазии и чувства юмора того, кто прозвище давал. Сам Люциан откликается практически на любое обращение в свой адрес.)

2. 25

3. Человек

4. Что ни удивительно, урод довольно нелюдим и малообщителен. Скрытный, замкнутый и жестокий, когда он испытывает агрессию, то склонен сразу вымещать её на ком-то или чём-то. Впрочем, он способен и на более долгоиграющие чувства, ненависть и злоба не раз откладывались на его душе едким осадком, находя там весьма плодородную для себя почву. Ясно, что Люциан вполне может совершать подлые и мстительные поступки, но вот вопросы, касающиеся его морали более глубоко, для окружающих подёрнуты пеленой неизвестности.
-- Что же касается обыденного, то он не любит красивых людей (человекоподобные расы это тоже касается), презирает беспомощность и терпеть не может, когда над ним смеются. Даже если и происходит это только в его воображении, реагирует обычно очень болезненно.

5. Высокий (около 186 см), но почти всегда сутулится, из-за чего визуально кажется ниже. За многослойными лохмотьями телосложение угадать трудно, хотя в плечах Люциан широк и на ногах стоит крепко. Внимания наиболее всего заслуживает его лицо, а вернее, отсутствие этого самого лица. Человек изуродован настолько сильно, что о каких-либо чертах судить стало практически невозможно. Лицо раздуто от ожогов, лоб кажется гипертрофированным, кожа очень груба и на ощупь походит на плотную корку, плюс ко всему, обладатель этой чудной внешности слеп на правый глаз. От носа в результате увечий остались лишь две широкие дыры, жадно всасывающие в себя воздух, а вот губы на удивление остались практически нетронутыми. Но толку от них маловато, когда за ними нет языка. Оставшиеся волосы очень редки, они разной длинны и по виду не расчёсывались вообще никогда. Имеют чёрный цвет, тогда как единственный зрячий глаз - зелёный. На шее находится небольшая татуировка, стилизованная символика Анвены, но шея почти всегда скрыта за выцветшим шарфом, равно как и нижняя половина лица. Макушку обычно покрывает неглубокий капюшон от длиннополых бурых лохмотьев, которыми урод обмотался с ног до головы.

6. Детские годы по праву можно назвать самым счастливым временем в его жизни. Полная семья, любящая мать и отец, многочисленные родственники, сестра-разумница. Жили они в деревушке, что не поклонялась ни одному богу превыше прочих, но чтила всех их в равной степени. С ребёнка 7-8 лет спрос в хозяйстве небольшой, именно поэтому Люциан большую часть времени проводил со своей старшей сестрой, за играми или мелкими домашними хлопотами. Однако, рано или поздно детству приходит конец, и в этот раз он пришёл рано. Однажды, одним чудесным летним днём, брат и сестра отправились в лес, как это не иронично, но они просто хотели набрать цветов к какому-то местечковому празднику. Но в лесной чаще их ожидало нечто совсем иное, зазубренная сталь Анвенских клинков и липкий от яда кинжал, приставленный к горлу. Люциан и его сестра стали первыми жертвами налётчиков, но к вечеру та же участь постигла и остальных жителей деревни. По крайней мере тех, кто имел достаточно глупости, чтобы попытаться дать нападавшим отпор или спрятаться в своих домах. Ни храбрые сердца, ни крепкие засовы не защитили в тот день никого. Но мальчишка до самого последнего не знал о том, что происходило в его деревне, его туда привели лишь к закату, зато прямо в самый центр, на площадь сборов. К тому времени там должны были быть накрыты столы и веселье в разгаре, должна была играть музыка, а староста - произносить торжественную речь со своего помоста, традиционно украшенного голубыми занавесями... но сейчас сюда сгоняли пленных, а кругом были лишь трупы и огонь. В воздухе отчётливо пахло горелой плотью, а за слезами мальчишка не видел практически ничего. Хотя в какой-то момент ему и показалось, что где-то на земле лежало изрубленное тело отца, с уверенностью он этого сказать не мог, а по прошествии времени память сильно смазалась и он начал вовсе забывать, как выглядел его родитель. Оба его родителя. Остались только сглаженные образы, нечёткие картинки. Но одновременно, контрастом, ярким, до боли резким пятном, в памяти всплывает внешность сестры, пятнадцатилетней девчонки, на тот момент. Он запомнил её именно такой, красивой, черноволосой и зеленоглазой как и он сам, очень высокой, заботливой и наивно убеждённой в том, что всё в мире должно быть честно и справедливо. В тот день она стояла в сотне метров от него, в окружении других деревенских девушек, которых налётчики собирали в кучку. В точно такой же кучке находился и Люциан, разве что только она была побольше и включала в основном мужчин разных возрастов, если и были здесь женщины, то либо слишком старые, либо слишком некрасивые. Своей матери он не увидел ни в одной из них, но быть может, просто смотрел плохо. Разные рабы имели разное назначение, больше своей сестры мальчик не видел, а самому ему была уготована участь слуги. На этом его детство закончилось, а последним и самым ярким воспоминанием из него был процесс скопления.
-- Люциан рос в Анвене, а его хозяином был скучающий аристократ. Он был слугой, самым обычным рабом, одним из множества, и занятия у него были соответствующие. Но по прошествии времени, с течением лет, его всё чаще принуждали... петь для знатных господ. Не сказать, что мальчишка обладал ангельским голосом, совсем наоборот, тот был слабым, писклявым, практически невыносимым на слух. Просто у его господина было очень своеобразное чувство юмора и ему нравилось смотреть, как гости, с перекошенными он отвращения лицами, вынуждены нахваливать старания раба, чтобы не навлечь на свою голову недовольство его хозяина. Но когда-то и этому настал конец, последняя шутка заключалась в том, что Люциана, под видом личного менестреля, отправили петь и играть на каком-то пиршестве, которое устроил другой аристократ, знакомец первого, в своём имении. Естественно, хозяин Люциана, пользуясь самым благим предлогом, хотел таким образом опозорить своего приятеля перед его же гостями. Выступление мальчишки (к тому времени достигшего 12-13 лет) не продлилось долго, ночь не успела миновать своей середины, а его уже отправили обратно к хозяину. В том зале, где он пел и играл, оставили только его язык.
-- Время шло, он становился старше и отношение к нему постепенно менялось. Никто больше не давал поблажек, выговоры стали строже и жёстче, а вкалывать семнадцатилетнему Люциану приходилось за пятерых. Тогда как раз сменился надзиратель и новый своей работой буквально упивался, ему на самом деле нравилось ощущать эту власть и вседозволенность над рабами, пусть и чужими... да и кому бы не понравилось? Не обходилось и без садизма, но каждый новый рубец лишь делал раба злее, подогревал угли ненависти, тлеющие глубоко в его сердце. Рано или поздно, но это должно было случиться, подобные инциденты уже не были редкостью и мало кого могли удивить. Рабы попросту взбунтовались против своего надсмотрщика, поэтому тому на время пришлось убрать кнут и схватиться за булаву. К сожалению, против пятерых отчаявшихся и ожесточённых человек, это ему не слишком помогло, Люциан тогда был одним из первых и за неимением оружия, попросту перегрыз мужчине горло. Эта новость добралась до хозяина сравнительно быстро, убийцы не успели отмыться от крови, а за ними уже отправили личную господскую гвардию. На удивление, смерть им никто в наказание не уготовил, в Анвене вообще всегда было особое отношение как к ней, так и к наказаниям. Нет, их таланты оценили по заслугам и всех участников бунта (которым надзиратель не успел проломить череп) передали владельцу бойцовской ямы, весьма неплохо на этом подзаработав. Там они и должны были закончить свои жизни, сражаясь в очередной самоубийственной потасовке.
-- Вопрос был лишь во времени, оно пришло довольно скоро для старших сообщников Люциана, но вот сам парень умирать отчего-то отказывался. Было ли тут дело в удаче, отчаянной жажде жизни или своевременно открывшихся внутренних резервах, которые внезапно для всех превратили его в настоящую машину для убийств? Или же он выжил потому, что такого сопляка как он, никогда не выставляли в поединках один на один? И действительно, в таком случае всё закончилось бы слишком быстро и не зрелищно, куда логичнее собрать целую кучку сопляков и спустить на них стаю не-мёртвых гончих, направить против гладиатора, которому была необходима последняя победа до вожделенной и мифологизированной свободы, либо разделить на две группы и столкнуть лбами друг с другом. Развлечений можно было выдумать массу и Люциан участвовал в каждом из них. Да, можно сказать, что тогда ему повезло, он попал под крыло опытного тренера-наставника, который испытывал к молчаливому парнишке какую-то странную, почти отцовскую симпатию.
-- За четыре года проведённых в яме, он научился многим полезным вещам и главным из этого было - убийство без колебаний и жалости. Такие качества очень ценились среди мародёрствующих и карательных отрядов Анвена, которые зачастую были не против обзавестись умелым пушечным мясом. А всем известно, чья именно яма была лучшей скотобойней в городе. С этим периодом его жизни связано очень много забавных воспоминаний, евнух даже помнил, как в составе подобного отряда, вместе с остальными налётчиками, разорял деревню точь в точь похожую на его собственную. Первую из. Должен ли был он испытывать к её жителям жалость или сострадание? Отнюдь. Когда такое сделали с его домом, он был слишком слаб, беспомощен, жалок и ничтожен... Как были ничтожны его отец и мать, как были ничтожны все прочие, кто его тогда окружал. Никто из них не заслуживал другой участи, так почему же эти сейчас так отчаянно взывают о милосердии?
-- Хотя формально он всё ещё оставался рабом, он был рабом с оружием в руках, а над такими глумиться было себе дороже. Дни, проведённые в исполнении чужих приказов и убийствах продиктованных чужой волей, прошли для него легко и беззаботно. И неизвестно, как долго продлилось бы такое существование Люциана, если бы в один прекрасный момент светлые не спохватились и не начали планомерно истреблять тёмных. В тот день раб защищал город своих хозяев наравне со всеми. Против мечей паладинов у его боевой стаи не было ни шанса, их зажали в доме и перебили до единого, после чего сам дом, как и подобается всякому рассаднику скверны, был сожжён дотла. К несчастью для Люциана, который на тот момент получил смертельную рану и лежал среди трупов своих бывших соратников, когда огонь добрался до него, он был всё ещё жив.
-- Евнуху вовсе не хотело гореть заживо, но, к сожалению, выбора в этом вопросе ему не предоставлялось. И всё же, всеми правдами и неправдами, но ему удалось выбраться из пекла, оттуда он выполз в таком состоянии, что никому даже не потребовалось бы тыкать в него палкой, чтобы укрепиться в уверенности, что на дороге перед ними лежит труп. Один из множества, которыми в ту ночь были устланы улицы Анвена, но... но тем не менее этот был всё ещё жив. Впрочем, как бы ни был вынослив Люциан, дожить до рассвета у него не было ни единого шанса, тогда ему просто повезло, что неподалёку оказался один из жрецов тёмной богини. Но действительно ли это было такой уж случайностью? После разрушения храма и цитадели практически ни у кого не возникало сомнений в том, что с городом и его гнусными обитателями покончено, жрецы просто обязаны были искать выживших, обязаны были обеспечить наследию Анвены выживание. Тёмная магия позволила Люциану продержаться до рассвета и даже дольше, он выжил, хотя и был чудовищно обезображен. Плата за своевременную помощь - небольшая метка на шее, стилизованная символика тёмной богини, нанесённая в процессе нехитрого ритуала. Но отметили ли его для того, чтобы в грядущей смуте была возможность отличить своих среди общей массы, или же метка имела реальную силу, силу, которая бы навеки привязывала бывших горожан к развалинам своего дома?
-- Люциан никогда не задавался этим вопросом, у него и без того было над чем поразмыслить. Все хозяева захлебнулись в собственной крови, а рабы, наравне со свободными людьми, были заживо сожжены в своих особняках, и всё по воле борцов за Добро и Справедливость. Город был оставлен в руинах, белые рыцари насытились кровью и убийствами, и отступили. Люциана же, как и большинство выживших, здесь тоже больше ничего не держало. И он ушёл. Ушёл, чтобы стать никем, ушёл, чтобы вернуться, когда наступит нужный час. Когда раздастся зов, призывающий их всех к мести.

[Лила]

Принят. Приятной игры)